Иногда в клинико-патофизиологической и клинической литературе приходится встречаться с термином «этиопатогенез болезни». Такой неологизм, на наш взгляд, не оправдан ничем, кроме желания изъясняться кратко. Нельзя объединить в один термин два раздела нозологии, имеющие, в основном, разные задачи — этиологию и патогенез.
Этиология — раздел общей нозологии, изучающий причины болезней, патогенные факторы и их первичное взаимодействие с организмом, условия развития болезней.
Этиология выделяет и теоретически обосновывает набор факторов риска каждого заболевания, и эта информация используется другими медицинскими дисциплинами — эпидемиологией для организации рациональной профилактики, терапией и хирургией — для обеспечения этиотропного лечения. По мнению И.В.Давыдовского, можно говорить не только об этиологии болезни, но и об этиологии здоровья. Нам представляется возможным поддержать эту точку зрения, поскольку современная этиология оперирует не только понятием «фактор риска заболевания» (то есть любой фактор, достоверно повышающий вероятность возникновения болезни, способствующий ее ускоренному развитию), но и понятием «антириск-фактор» (фактор, понижающий вероятность заболевания или замедляющий его развитие). Например, курение — фактор риска атеросклероза, а умеренные физические нагрузки — антириск-фактор. По-видимому, этиология здоровья (валеология) должна быть дисциплиной, пограничной между гигиеной и патофизиологией.
Этиология в медицине, по сути, прикладная ветвь общефилософской теории причинности. Ее главная задача — ответить применительно к болезни на вопрос «Отчего?».
Общий патогенез — это учение о механизмах развития, течения, индивидуальных особенностей и исходов заболеваний. Как и общая этиология, патогенез имеет дело с причинно-следственными связями, последовательностью событий, наступающих вслед за первичным взаимодействием патогенного фактора и организма.
Однако, первичное взаимодействие, причиняющее болезнь, находится в сфере этиологии.
Не будет преувеличением сказать, что в предмете патогенеза выделяются механизмы выздоровления (саногенез) и механизмы вторичного повреждения (аутоальтерация).
Патогенез дает клинической медицине объяснение наблюдаемых ею симптомов и синдромов, позволяет объединять симптомы в синдромы, устанавливать родство или отличие нозологических форм по их механизмам и, таким образом, поставляет информацию, необходимую для классификации болезней, их диагностики и патогенетического лечения.
Основная цель патогенетических исследований — ответить, применительно к болезни, на вопрос «Как? Каким образом?»
В общей нозологии существует понятие, изучаемое как этиологией, так и патогенезом. Это реактивность организма (см.), имеющая [30] непосредственное отношение ко всем этапам патологического процесса — от его возникновения до исхода. По И.В.Давыдовскому, «патогенез — есть свойство реагирующего субстрата».
Общий патогенез, оперируя причинно-следственными взаимодействиями, может представлять развитие заболевания в виде параллельных, ветвящихся и пересекающихся цепей каузальных связей.
Примеров таких цепей множество, но один из наиболее ярких — типовые стадии гиперергических реакций, когда иммунологическое взаимодействие антигена и антитела порождает патохимическую реакцию (освобождение или активацию и синтез медиаторов воспаления), а медиаторная реакция ведет к стимуляции клеточных рецепторов и патофизиологическим последствиям в виде спазма гладких мышц бронхов, гиперсекреции слизистых желез, гиперемии и отека слизистой оболочки бронхов, следствием чего является вентиляционная дыхательная недостаточность, гипоксия и симптомы астматического приступа.
В патогенезе нередко отмечается усиление или нарастание масштаба причинного явления под обратным воздействием следствий — так называемый порочный круг, или circulus viciosus.
При порочных кругах отклонение системы от некоторого состояния порождает такое воздействие, которое еще больше отклоняет ее от этого состояния.
Примером может служить патогенез гипоксии (см. также ниже, раздел Механизмы гипоксического некробиоза). При гипоксии нехватка кислорода порождает стимуляцию гликолиза, но гликолиз ведет к накоплению лактата, а лактат — ацидоз тормозит гликолиз и усиливает энергодефицит. Вследствие энергодефицита плохо работает калий-натриевый насос, поэтому клетки набухают. Набухание клеток ведет к сдавливанию части капилляров, ухудшению микроциркуляции и обратному усиливающему влиянию на степень гипоксии, ибо нарушается перфузия органа.
Иногда врач и его действия включаются в порочный круг, если избрана неверная тактика лечения. Так, стимулируя дыхательный центр и поддерживая одышку при отеке легких, можно получить усиление гипоксии за счет вспенивания транссудата в альвеолах, ограничения поверхности газообмена и роста кислородной стоимости акта вентиляции.
В патогенезе заболеваний принято выделять ключевое звено, к которому ведут или которое усиливают многие причинно-следственные взаимодействия, и которое, в свою очередь, является определяющим для широкого круга следствий, специфичных при данной болезни. Если речь идет о полиэтиологических процессах, то с единого ключевого звена может начаться их монопатогенез. Так, при компенсированном шоке различной этиологии ключевую роль может играть централизация кровообращения, которая и отличает этот процесс, скажем, от коллапса. При декомпенсированном прогрессирующем шоке центральная роль принадлежит, независимо от вида шока, системному действию медиаторов воспаления. При артериальной гиперемии решающим звеном, порождающим широкий круг следствий и, соответственно, симптомов служит расширение артериол. Патогенетическая терапия наиболее эффективна, если адресована ключевому звену патогенеза.
Традиционной является для учения об общем патогенезе постановка вопроса о соотношении местных и общих изменений в механизмах болезней. Не будет преувеличением сказать, что нет местных болезней, хотя отдельные их компоненты — патологические процессы, могут развертываться до определенной степени автономно от центральных интегрирующих воздействий, под управлением генетически детерминированных программ и порождаемых ими сигналов локально-очагового происхождения. Примером может служить воспаление, которое развивается в классическом опыте Ф.Мажанди-К.Бернара даже при полной денервации уха или глаза кролика, лишь бы было обеспечено местное повреждение этих объектов. Вместе с тем, [31] связь и взаимное влияние центрального и местного звена патогенеза всегда сохраняются. Так, интерлейкины, будучи по природе местными аутокоидами, способны вызывать системные процессы (например, лихорадку). Во многих случаях можно говорить о конфликте местных и системных адаптивных и компенсаторных механизмов при патологии. Например, системный эффект тканевого тромбопластина чреват диссеминированным внутрисосудистым свертыванием. Централизованно навязанная ишемия почек при шоке ведет к их острой недостаточности.
Споры о соотношении местного и общего в патогенезе, на наш взгляд, отражают два подхода в патологии — редукционно-вещественный (болезнь, как результат повреждения элементов организма) и интеграционно-информационный (болезнь как результат нарушения связей в системе). Поскольку любое повреждение элементов исполнительного аппарата влечет за собой реакцию аппарата программного (или, по Л.Г.Лейбсону, коммуникативно-регуляторного интегративного аппарата) — правомерны оба подхода. Более подробно этот вопрос обсуждается ниже (см. раздел: Информационные аспекты проблемы повреждения клетки).
Иногда в учении о патогенезе и реактивности стремятся разграничить компоненты патогенеза на специфические и неспецифические. Традиционными примерами специфических считаются иммунные ответы. На неспецифическом полюсе шкалы располагают воспаление, стресс, парабиоз, нейрогенную дистрофию, гипоксию, проявления которых можно увидеть при множестве болезней. Хотелось бы подчеркнуть относительность, и даже условность этих градаций. Стресс (см. также ниже специальный раздел) — неспецифический ответ организма как целого при участии гипоталамуса, гипофиза и надпочечников на любые раздражители реально или потенциально угрожающие гомеостазу или просто неожиданные. Но все взаимодействия при стрессе основаны на специфическом комплементарном распознавании клетками определенных гормональных и медиаторных сигналов. Г.Селье прямо определял стресс как: «состояние, проявляющееся специфическим синдромом, включающим в себя все неспецифически вызванные изменения» (1959). Нельзя сигнализировать и действовать «вообще». Как показано ниже, в разделе «Субстрат реактивности и ее эволюция», на подлежащих уровнях организации мы находим в каждом неспецифическом процессе специфические комплиментарные взаимодействия (гормон-рецептор, фермент-субстрат, антиген-антитело).
Вместе с тем, при иммунных ответах было бы ошибкой, по выражению А.Я.Кульберга, «переоценивать степень специфичности активных центров иммуноглобулинов» (1986). В экспериментах с органическими гаптенами (арсаниловая кислота) доказано, что она всегда относительна, поскольку антигенная детерминанта по размеру меньше активного центра антитела и фиксируется всего в нескольких опорных точках. Хорошо известна патология в результате перекрестного иммунного распознавания. Более того, иммунный ответ может быть направлен против нетканеспецифичных антигенов, что вызовет картину неорганоспецифических аутоиммунных болезней (например, при системной красной волчанке).
Касательно такого раздела патогенеза, как течение болезней, заслуживает внимания вопрос об острых и хронических процессах.
Традиционно, одним из критериев острого или хронического течения служит временной. Если патогенный агент (или информация о нем, записанная иммунной либо нервной системой) персистирует в организме — болезнь приобретает затяжное течение, которое клинически именуется подострым, а после определенного срока — хроническим. Таким образом, хроническими будут процессы, при которых в организме имеется долгоживущий клон лимфоцитов, осуществляющих аутоагрессию, возбудитель, переживающий в макрофагальных клетках, злокачественный клон, ускользающий от иммунного надзора, аллерген или аутоаллерген — и т.д. [32]
Но было бы упрощением присваивать квалификацию острого или хронического заболевания, подобно ВТЭК, только на основании времени, прошедшего от начала недуга {1}.
Многие острые процессы очень длительны — и не становятся от этого хроническими. Примером может служить острая почечная недостаточность, при которой нарушения парциальных функций почек могут отмечаться, спустя более 12 месяцев от начала процесса.
Многие хронические процессы сопоставимы по длительности с наиболее продолжительными острыми, что, однако, не превращает их в острые. Хроническая почечная недостаточность при наличии злокачественного подострого гломерулонефрита с полулуниями может привести к терминальной уремии за 12 -18 месяцев. От этого она не превращается в острую, ибо имеет другую патогенетическую и морфологическую основу.
Вопреки распространенному вне медицины мнению, не все острое в мире патологии с течением времени становится хроническим, как и не все хроническое берет начало из острого. Острый гайморит со временем может стать хроническим, но доказано, что острый гастрит и хронические гастриты имеют разную этиологию и патогенез и не переходят друг в друга. Безусловно, верно, что для перспективы перехода в хроническую форму важны как причинный фактор (например, способность возбудителя ингибировать завершение фагоцитоза и выживать внутри фагоцитов), так и реактивность организма (напряженность иммунитета, агрессивность противовоспалительной и этиотропной терапии).
Курьезно звучат для профессионального уха словосочетания «хронический шок» или «острый склероз», а ведь это говорит о том, что некоторые острые процессы — остры навсегда и не могут «хронизоваться», а некоторые хронические являются первично хроническими даже в день своего начала.
Острый процесс, сколько бы он ни длился, всегда имеет относительно более аутохтонный характер (см. следующий раздел), а хронический чаще требует не пускового, а продолжающегося действия причинного фактора.
Судьба острого процесса и его исход часто решаются на его начальной стадии, даже если он длительный. Исход хронического процесса детерминируется кумулятивно, по мере его развития. Острые процессы могут быть очень тяжелы, но, несмотря на это, они или принципиально обратимы, или имеют значительную по длительности обратимую стадию. Хронический процесс может быть менее тяжелым и ярким по внешним проявлениям, может длиться столь долго, что не ограничит существенно срок ожидаемой предстоящей жизни индивида, но, в то же время, чаще всего, принципиально необратим или, по крайней мере, не допускает restitucia ad integrum. Яркой иллюстрацией к сказанному может послужить различная клональная основа острых лейкозов и хронических лейкозов и невозможность перехода между ними.
Исходы болезней в общем патогенезе — это полное выздоровление (например, после острого процесса в органе, обладающем избыточным резервом конструктивных элементов, скажем в почке), неполное выздоровление, оставляющее структурные изменения и функциональные ограничения в органах (очаговый и диффузный кардиосклероз после перенесенного инфаркта,миокарда), смерть. Неполное выздоровление может выражаться в рецидивах после периодов ремиссии (возврат той же болезни после некоторого промежутка облегчения или отсутствия симптомов — примером может служить течение эндогенных психозов), в переходе болезни в хроническую форму (например, при бронхите), в осложнениях (переход в новую болезнь или присоединение процесса, не являющегося облигатным элементом первичного заболевания, скажем, появление иммунокомплексного гломерулонефрита после перенесенной скарлатины). Неполное выздоровление может привести к развитию инвалидности (например, вследствие ампутации конечности после перенесенной анаэробной инфекции). [33]
Разнообразие различных болезней кажется бесконечным. Однако, этиология и патогенез эту впечатляющую пестроту упорядочивают.
Этиология, выделяя причины болезней, указывает на их первичную относительную диагностическую специфичность. В истории медицины множество раз бывало так, что по мере углубления знаний о причине болезни, нозологические формы, считавшиеся едиными, монолитными болезнями, распадались на несколько отдельных заболеваний. Так произошло с лихорадкой и кровоточивостью, которые описывалась как отдельные болезни (а последняя позже — и как особый диатез), а в XX веке были признаны синдромами и распались на заболевания с разной этиологией, патогенезом и даже неодинаковыми осложнениями и лечением.
Так происходит на наших глазах с бронхиальной астмой.
Известны и обратные примеры этиологического объединения болезней, ранее считавшихся независимыми нозологическими формами, в единый синдром. Так случилось с парциально-локальной эпилепсией Кожевникова и болезнью Расмуссена, которые обе оказались поздними формами клещевого энцефалита.
Патогенез рассматривает болезни, как мозаичные сочетания более элементарных, либо менее специфичных компонентов — патологических процессов.
Патологический процесс определяется Н.И.Лосевым (1995) как «закономерная последовательность явлений, включающая защитно-приспособительные реакции и нарушения жизнедеятельности в разных сочетаниях, развивающаяся под действием патогенного фактора».
Подобно тому, как миллионы различных химических веществ сводят свое множество к сотне с небольшим элементов таблицы Д.И.Менделеева, разнообразие болезней сводится к конечному числу взаимодействующих патологических процессов. Патологический процесс — частное по отношению к болезни понятие, хотя некоторые процессы присутствуют при многих разных болезнях. Патологический процесс может быть локален, затрагивать часть организма, болезнь же всегда относится к целостному организму. «Слово болезнь должно относиться к нарушениям, более общим по природе, существование которых обнаруживается в явлениях, сказывающихся на всем организме», — говорил Клод Бернар(1877).
Патологические процессы — сложные мозаичные элементы болезней, состоящие из неразрывно связанных общими механизмами элементарных защитно-компенсаторных и повреждающих реакций. Примерами могут служить тромбоз, алкалоз, гипоксия, кома.
Патологическая реакция — простой мозаичный элемент патологического процесса, проявляющий одновременно и относительную адекватность и потенциальную патогенность. Таковы фагоцитоз при воспалении, централизация кровообращения при шоке, патологические рефлексы при патологических процессах с участием ЦНС, гипоферремия при лихорадке.
В клинике понятию патологический процесс чаще всего соответствует термин синдром (например, патологический процесс, именуемый «прогрессирующий нефросклероз» коррелирует с синдромом хронической почечной недостаточности), а патологической реакцией иногда (хотя и не во всех случаях) можно соотнести соответствующий симптом (например, симптом Бабинского, как проявление пирамидной недостаточности). Соединение мозаичных элементов в болезнь — не есть простая суммация. Они объединяются по стохастическому вероятностному принципу, на основе того архива программных ответов и той тенденции выбора, которые имеются в индивидуальной реактивности конкретного больного. Поэтому болезни обладают индивидуальной вариацией и врач, по выражению С.П.Боткина, должен «лечить не болезнь, а больного». [34]
Так при болезни «вирусный гепатит А» могут отмечаться различные сочетания таких патологических процессов, как воспаление, желтуха, лихорадка, печеночно-клеточная недостаточность, аллергия, ацидоз, отек и т.д. Выраженность того или иного процесса может варьировать. В связи с этим, заболевание принимает различные клинические формы, а стандарт болезни, вообще, существует только на страницах учебника, но не в реальной жизни. Возможна, например, безжелтушная форма с выраженной печеночно-клеточной недостаточностью, или же, наоборот — желтуха без признаков прекомы.
Остается только удивиться высокопрофессиональной постановке вопроса у Л.Н.Толстого, писавшего в «Войне и мире»: «Каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь легких, печени, сердца, кожи, нервов и т.д. ... болезнь, состоящую из бесчисленных соединений страданий этих органов».
Крайне медленно протекающие патологические процессы, сопровождаемые относительно стойкими и длительными нарушениями, а также их результаты, по традиции именуют патологическими состояниями, хотя этот термин и не вполне удачен, так как такие явления — не застывшие картины, а развивающиеся процессы. Примерами могут служить рубцовый стеноз, слепота, культя.
Наиболее универсальные из стереотипных строительных блоков спонтанных болезней запрограммированы в генетическом аппарате организма и называются типовыми патологическими процессами.
Типовые (типические) патологические процессы сложились эволюционно и генетически запрограммированы, они обладают стереотипностью, универсальностью, относительным полиэтиологизмом и аутохтонностью, эквифинальностью, а также характерной онтогенетической динамикой.
Примером типовых патологических процессов могут служить: лихорадка, воспаление, опухолевый рост, стаз, гиперемия, ишемия, стресс, тромбоз — и многие другие.
Поскольку типовые патологические процессы — эволюционно отобранные программы, мы можем проследить их филогенез и обнаружить их, в том или ином виде, у различных животных. Эволюционные находки, возникшие на ранних этапах филогенеза типового патологического процесса, не пропадают на последующих стадиях, а «врастают» в более сложный процесс, как его неотъемлемые компоненты, иногда обогащая свою роль новыми функциями. Автор филогенетического подхода в патологии — И.И.Мечников проследил филогенез воспаления у различных животных от беспозвоночных до млекопитающих. Открытый им фагоцитоз служит способом питания у одноклеточных и механизмом защиты у низших беспозвоночных. С появлением иммунологической реактивности у, круглоротых фагоцитоз не исчезает, а включается в иммунологические механизмы в качестве необходимого начального звена первичного иммунного ответа и важного эффектора при иммунном фагоцитозе, опосредованном опсоническими иммуноглобулинами. С появлением лихорадки у теплокровных фагоцитоз включается как звено в процессы, приводящие к генезу эндогенных пирогенов (см. ниже, раздел «Субстрат реактивности»)
Стереотипность типовых патологических процессов является следствием их программного характера и выражается в том, что процесс имеет типические черты, где бы он ни происходил и какова бы ни была его этиология. Так, различные стрессоры порождают однотипную, в своей основе, системную нейроэндокринную динамику стресса.
Стереотипность не исключает разнообразия. Например, воспаление любого органа от любой причины обладает тремя основными компонентами: альтерацией, экссудацией и пролиферацией. Однако, в конкретных случаях тот или иной компонент может быть более и менее выражен, поэтому существуют представления об экссудативном (например, [35] атопическом) и пролиферативном (например, гранулематозном) воспалении.
Универсальность типовых патологических процессов означает, что они встречаются в структуре различных нозологических единиц, в разных органах и тканях, если речь идет о местном процессе. Так ангина, ожог, панкреатит, флегмона — в основе патогенеза имеют воспаление.
Важное свойство типовых патологических процессов — их относительный полиэтиологизм. Поскольку причинный фактор, по отношению к этим процессам, динамика которых запрограммирована в организме, выполняет лишь толчковую, триггерную роль и не является постоянно действующим, они, как правило, могут запускаться различными факторами.
Так, воспаление вызывается сотнями возможных флогогенных агентов. Известны вирусные, химические и лучевые канцерогены, любой из которых может вызвать конкретную злокачественную опухоль, обеспечив мутацию, приводящую к экспрессии того или иного онкогена. Лихорадка может быть вызвана различными инфекционными агентами и асептическими причинами. Полиэтиологизм типовых патологических процессов относителен, поскольку относится к процессу в общем, а в большинстве отдельных случаев воспаления, лихорадки, опухолевой трансформации и т.д. действует один конкретный провоцирующий агент.
Для теории причинности чрезвычайно важны представления об аутохтонных и неаутохтонных процессах.
Аутохтонность — это свойство какого-либо процесса саморазвиваться независимо от продолжения действия его причинного фактора.
Хорошим примером аутохтонного процесса может служить выстрел из ружья, который, после начального воздействия пальца на спусковой крючок, не требует затем постоянных усилий стрелка, а осуществляется автоматически, благодаря конструкции оружия, программирующей все последующие события.
Аутохтонный процесс, раз начавшись, протекает через все запрограммированные стадии, при участии каскадного принципа и механизмов самоограничения до естественного, энергетически оправданного конца. При этом предыдущая стадия порождает последующую. Это означает, что, избирая разные патогенетические пути или завися от разных пусковых причин, процесс приходит к одному результату. Образно говоря, лист бумаги сгорит весь, с какого бы конца ее не поджечь.
Это свойство кибернетик Б.Г.Режабек, именовавший типовые процессы клеточными синергиями, назвал эквифинальностью. Эквифинальность обеспечена дублированием и перекрыванием патогенетических связей, перекрестами цепей причинно-следственных отношений. При воспалении действует более 30 регуляторов, расширяющих артериолы. Нарушение проводимости бронхов при астматическом приступе вызывает далеко не только один гистамин.
Многие типовые патологические процессы высокоаутохтонны. Ярким примером служит воспаление, которое развивается после первичного повреждения васкуляризованных тканей любым агентом по своим, внутренним законам, повинуясь местным сигналам медиаторов, автономно от центральной регуляции, причем постоянного продолжающегося действия флогогенного агента для полной реализации всей динамики острого воспаления не требуется.
Причинные факторы таких процессов выполняют лишь пусковую (по классической терминологии — пассивную роль. Они могут быть мгновенно или короткодействующими, как радиационный и термический факторы при ожоге, однако запрограммированный ответ продолжается после прекращения действия причинного фактора, порой, очень долго.
Например, аутохтонный процесс острой почечной недостаточности после ограниченной по длительности ишемии почки может продолжаться многие месяцы.
Даже если аутохтонный процесс продолжается долго, по отношению к нему справедливо будет сказать, что его тяжесть, длительность и исход, в значительной мере определяются первичным взаимодействием [36] причинного фактора и организма, в самый ранний период развития процесса. Энергия аутохтонного процесса может быть непропорционально большой по сравнению с энергией триггерного эффекта его первопричины.
Что касается неаутохтонных процессов то они для своего развития требуют постоянного продолжения действия причинного фактора. Как правило, роль причинного фактора для неаутохтонного патологического процесса активная. Причинный фактор в этом случае постоянно что-то ломает или меняет в организме. Тяжесть, течение и исход такого процесса пропорциональны кумулятивному действию причинного фактора и детерминируются в течение всего процесса.
Примером неаутохтонного процесса при патологии может служить прогрессирующий нефросклероз при сахарном диабете. Гипергликемия постоянно подталкивает развитие иммунопатологического процесса в почках, так как обусловливает гликирование белков сосудистой стенки и плазмы крови. Хорошая компенсация диабета и исключение эпизодов гипергликемии способствует уменьшению кумулятивного действия гипергликемии и замедляет темпы нефросклероза, отдаляя сроки развития хронической почечной недостаточности у больного диабетом.
Неаутохтонные патологические процессы, как правило, менее тесно и жестко связаны со своей программной основой и характеризуются более разнообразным течением, в связи с чем, их не относят к типовым. Рисунок 2 отражает различия в судьбе поражённого органа (в данном случае, почки) при аутохтонном и неаутохтонном процессах. В правой части постоянно действующий причинный фактор (нефросклероз), подобно некому Сизифу подталкивает почку к уремии, в неаутохтонном режиме, постепенно уничтожая нефроны. В левой части показано, как кратковременное действие преходящего причинного фактора — ишемии, выключившей- на короткий период все нефроны, — переводит орган в состояние, из которого возможен только постепенный, [37] спонтанный выход через несколько фаз, следующих друг за другом. Если продолжить античные аналогии, причинный фактор острой почечной недостаточности действует, как Эдип, свергающий сфинкса со скалы. Легко заметить, что аутохтонный процесс острой почечной недостаточности представляет собой путь «от катастрофы» к нормализации. Неаутохтонный процесс медленно, но верно ведёт почку к катастрофе уремии.
И.Ньютон говорил, что дальше всех видеть в науке ему позволила только счастливая возможность стоять на плечах гигантов.
Этиологические концепции прошлого, в том числе, наиболее блестящие и плодотворные из них — монокаузализм, кондиционализм и конституционализм имели гигантское значение, и современная синтетическая теория причинности в патологии пользуется их завоеваниями и совмещает их понятия, хотя изначально эти полярные теории, во многом, противоречили друг другу.
Первые теоретические представления о причинах болезней мы находим в Аюрведах (VI век до нашей эры), а также в древнекитайском каноне медицины «Нейцзин», написанном более 2300 лет назад. Уже тогда авторы выделяли внешние и внутренние причины, а среди внутренних — психогенные. Основатель детерминизма или учения о всеобщей причинно-следственной связи вещей и явлений — древнегреческий философ Левкипп имел последователей в области медицины. Алкмеон полагал, что болезни происходят от действия факторов, нарушающих равновесие противоположных сил в организме. Темизон считал причины болезней материальными, связанными с изменением пор между атомами тела. Гиппократу принадлежит классическая формулировка: «Каждая болезнь имеет свою естественную причину, и ничто не совершается без естественной причины», в которой, по сути дела, содержится представление о специфичности причины и ее природном, объективном характере.
И сейчас, когда современная синтетическая теория называет причины болезней материальными, под материальностью не подразумевается ничего иного, кроме объективного, естественного существования этих причин, независимо от нашего знания о них {2}.
У Аристотеля появляется разделение причинных и условных факторов.
В развернутом виде положения общей этиологии впервые сформулировал Гален, употреблявший слово «этиология», как синоним патологии, вообще.
Гален делил болезни на внешние и внутренние, а их причины — на непосредственные и отдаленные.
Глубокое понимание проблемы возникновения болезней отражено в «Каноне врачебной науки» таджикского врача Абу Али Ибн Сина (980-1037), этиологические взгляды которого сильно повлияли на современные концепции. Он учил, что не всякая достигающая тела причина оказывает на него действие. В его трактовке, выделяются причины внешние (аналог современных причинных факторов), предшествующие (предрасполагающие, аналог условий) и связующие (внутренние или связанные со свойствами организма и телосложением— аналог современных реактивности и конституции). Для возникновения болезни необходимы взаимодействия всех этих составляющих причинности.
Венцом развития общей этиологии в XIX веке стали представления Р.Вирхова (1852) и К.Бернара (1865), считавших болезни детерминированным результатом прямого (либо опосредованного нервной системой) действия материальных причинных факторов на различные клетки, ответ которых часто определяется не столько спецификой патогенного агента, сколько заложенными в клетках прирожденными свойствами и предрасположениями (индивидуальной конституцией). Тем не [38] менее, поныне существуют индетерминистские концепции, отрицающие причинность в патологии и трактующие связи между биофеноменами как временные, а не казуальные, (Б.Райт, 1979). Ниже рассмотрены достижения детерминистских направлений общей нозологии.
Во второй половине XIX — начале XX века происходило накопление бактериологией, протозоологией, а затем — и вирусологией большого объема конкретных данных об этиологии заразных болезней. Выяснилось, что все симптомы сложных и многообразных общих заболеваний, затрагивающих самые разные органы и системы и считавшихся еще недавно идиопатическими или криптогенными, воспроизводятся при заражении организма конкретными живыми агентами.
Эффект этого прорыва в области частной патологии был так велик, что, по образному выражению Р.Лериша (1961) «Медицина оказалась в плену у Листера и Пастера».
Как отражение этих успехов, в общей этиологии появилась доктрина монокаузализма. Ее сторонники пришли к идее, что: «Настоящая причина болезни должна быть всегда постоянной и определенной, то есть единственной».
Монокаузальная логика в теории причинности является жестко детерминистской, не оперирует понятиями вероятности. Роль причины в возникновении болезни абсолютизируется. РЛериш писал, что, согласно монокаузальной доктрине в ее ортодоксальном варианте, «все наши болезни приходят извне», понятия «причина болезни» и «причинный фактор болезни» не разделяются и рассматриваются, как тождественные, ибо «причина равна действию, необходима и достаточна для возникновения соответствующей болезни», понятие реактивности не привлекается для осмысления этиологии («Человеческому организму представлялась весьма скромная роль, он был жертвой, которая либо покорялась, либо восставала против микробной агрессии»). Роль условий сводится к возможности подействовать на причинный агент (например, изменить вирулентность микроба). Одинаковые причины, независимо от индивидуальности организма и условий взаимодействия, должны, в соответствии с этой логикой, всегда давать одинаковые следствия и провоцировать определенную болезнь. Существование каких-либо полиэтиологических процессов кажется при этой логике исключенным.
Описывая период, когда монокаузализм был наиболее популярен, В.В.Подвысоцкий заметил, что: «увлечение монокаузализмом доходило до того, что считалось достаточным констатировать какую-либо бактерию в больном организме, чтобы уже считать ее возбудительной причиной болезни». История Нобелевских премий знает даже случай вручения этой награды в области медицины за открытие паразитарной причины рака желудка. В 1926 году премию получил датский патолог Й.Фибигер (1867-1928), установивший, как казалось, причинно-следственную связь между паразитом тараканов круглым червем Spiroptera и возникновением карциномы желудка у крыс. Всего 2 года спустя японский автор А. Фудзимака опроверг монокаузальную связь между нематодами и раком и показал, что эффекты, отмеченные Фибигером, были связаны не с экзогенным агентом, а с особенностями питания и реактивности его подопытных крыс. Тем не менее, именно опыты монокаузалиста Фибигера стимулировали исследования химического канцерогенеза и открытие исследователями, придерживавшимися иного, кондиционального подхода в этиологии, множественных химических канцерогенов, способных повышать вероятность возникновения злокачественных опухолей. Очень показательно, что, несмотря на последующий отказ медицины от крайних установок монокаузализма, эта доктрина оказалась очень полезным и плодотворным направлением общей патологии, оставившим богатое наследство.
Что же «хорошего» привнес в общую этиологию монокаузализм? [39]
Его важное достижение — утверждение преимущественной роли причинного фактора, как главного, решающего из условий при возникновении конкретного случая той или иной болезни. Причина — это «conditio sine qua non...» для соответствующего заболевания, что вполне принимается современной синтетической доктриной общей патологии.
Конкретная причина необходима для развития данного заболевания, хотя и не достаточна. Полное согласие вызывает и положение, что одна и та же причина вызывает одинаковые следствия (но, оговоримся: при сходных условиях и реактивности организма). Существуют более 230 факторов риска атеросклероза и хотя гиперлипопротеинемия — лишь один из них, уберите из сосуда липидные отложения — и это будет уже не атеросклероз, а другая болезнь. Приоритет причинного фактора над условиями выражается в том, что при каждом конкретном случае болезни мы в действительности видим, что именно главный из всех факторов напрямую ведет к основному звену патогенеза болезни.
Другое завоевание монокаузализма — это этиотропный принцип лечения и профилактики. Со времен П. Эрлиха, предложившего лечить сифилис у человека химиотерапевтическими агентами, подавляющими жизнедеятельность бледной трепонемы in vitro, ценность этиотропного подхода никем не оспаривается. В то же время, нередко этиотропное лечение эффективно для подавления продолжающегося действия причинного фактора, но само порождает нежелательные изменения реактивности организма. Так, цитостатики могут эффективно подавить мутантный клон злокачественных клеток при лейкозе, но сами способны вызвать иммуносупрессию и даже новые мутации, приводящие к осложнениям. Порой невозможно лечить этиотропно, если речь идет о типовом аутохтонном процессе, запущенном агентом, который уже перестал действовать (воспаление).
Акцент на этиотропном принципе оправдан, но совсем не означает обязательной монотерапии и монопрофилактики. В силу полиэтиологичности многих болезней и аддитивного действия различных условий в вероятностном процессе возникновения болезни, устремленность всех превентивных и лечебных ресурсов на какой-то один, пусть и важнейший, фактор риска, еще не гарантирует успеха.
Иллюстрацией может послужить факт, что одни только профилактические прививки, без социальных мер не искореняют туберкулез.
Когда монополия однопричинной теории была поколеблена, полемизируя с монокаузализмом, авторы, придерживавшиеся иных точек зрения, указывали в качестве беспроигрышного аргумента против этой доктрины, отсутствие (и, как казалось, принципиальную невозможность когда-либо найти) возбудителей наиболее распространенных внутренних болезней — инфаркта миокарда, ожирения, эндокринопатий, психических заболеваний, дегенеративно-дистрофических поражений нервной системы и т.д.
Такие болезни считались метаболическими или дисрегуляторными и ряд авторов, например К.Бернар (1813-1878), строго отделяли их от «болезней, где имеется вирус» и считали аналогами эндогенных отравлений.
Кто бы мог подумать, что именно в этом вопросе, таком, казалось бы, простом и ясном, как этиология незаразных внутренних болезней, монокаузализм почти через столетие предпримет блестящую «контратаку» и вновь покажет свою силу и глубокое содержание.
С развитием иммунологии выяснилось, что внедрение возбудителей в организм вызывает первичную патологическую реакцию в виде специфического иммунного ответа на тот или иной агент. Специфичность обеспечивается особыми рецепторами двойного распознавания, компонентом которых являются белки, кодируемые генами главного комплекса гистосовместимости (ГКГС). Вместе с тем, у отдельных индивидов, отличающихся, прежде всего гаплотипом генов ГКГС, иммунная система не в состоянии должным образом различать определенные чужеродные и некоторые свои антигены, что создает вероятность [40] перекрестных аутоиммунных ответов, спровоцированных микробами.
Выяснилось, что многие незаразные внутренние болезни возникают вследствие аутоиммунного ответа, спровоцированного против тех или иных тканей и органов определенными конкретными патогенами в организме генетически предрасположенных индивидов (см. также ниже, разделы «Основы медицинской конституционологии» и «Иммунный ответ»).
Так, в 1985 году австралийский иммунолог Л.Харрисон обнаружил, что диффузный токсический зоб может вызываться аутоиммунным ответом против щитовидной железы, спровоцированным Yersenia enterocolitica (подробнее — см. раздел «Патология сигнализации»).
Аналогичные взаимоотношения непрямой каузальности были установлены между язвенной болезнью и Helicobacter pylori. Носители генов ГКГС D3/Е4 могут развивать инсулинозависимый сахарный диабет в результате аутоиммунного инсулита, спровоцированного энтеровлрусами Coxsackie В4 и ЕСНО, а также рубеолярным и паротитным вирусами и некоторыми химическими агентами. Аутоиммунный процесс, запущенный у лиц с особенностями ГКГС парвовирусом В19, может приводить к апластической анемии. В подобных же, аутоиммунно-опосредованных взаимоотношениях, по некоторым данным, находятся Proteus mirabilis и ревматоидный артрит, Klebsiella и демиелинизирующие заболевания ЦНС, вирус кори и рассеянный склероз, определенные штаммы E.Coli и неспецифический язвенный колит, определенные хламидии и атеросклероз.
Не думаем, что дело дойдет до возврата к теории рака по Фибигеру, но сказанного достаточно, чтобы констатировать существование важного общепатологического явления. Иммунная система может, при определенных особенностях реактивности, реагировать на специфический экзогенный фактор запуском длительного, хронического органо-специфичного аутоиммунного процесса, который способен постепенно сформировать клинику той или иной внутренней болезни и поддерживать ее аутохтонно, когда первичный агент (возбудитель) уже не действует. Возможно, целый большой класс внутренних болезней имеет как раз такое происхождение.
Конечно, это не реабилитирует ортодоксальный монокаузализм. Скорее, наоборот: ведь даже приведенные примеры содержат четкое указание на необходимость для развития этих болезней не только провоцирующего экзогенного инфекта, но и особенностей иммунной реактивности. Для ювенильного сахарного диабета прямо показано, что при наличии аутоиммунной конституции ГКГС, любой из нескольких инфекционных и неинфекционных агентов может запустить развитие болезни.
Миллионы людей являются носителями Е. Coli и условно патогенных Klebsiella или переболели краснухой, корью, свинкой, инфекционной эритемой, хламидиозом, иерсениозами, энтеровирусной инфекцией — и не развили вышеназванных заболеваний.
Тем не менее, этот важнейший успех иммунопатологии доказывает жизненность монокаузального подхода в применении к незаразным болезням и требует учесть вклад монокаузализма в современную синтетическую теорию этиологии болезней.
Первые бреши в системе монокаузализма были проделаны из-за новых успехов той же бактериологии, которая снабжала его опорными фактами. Более того, персонально вдохновитель монокаузализма Л. Пастер провел классические опыты, показавшие, что для преодоления видовой невосприимчивости к сибирской язве у кур. птиц надо подвергнуть переохлаждению — то есть показал способность условий принципиально изменить результат действия причинного фактора болезни. «Микроб — ничто, субстрат — все», — постулировал в своих поздних работах великий микробиолог.
Принципиальную роль для критического переосмысления монокаузализма сыграли открытие бактерионосительства, а также [41] накопление опыта вакцинации и создание серо-терапии и серопрофилактики инфекций.
Ощущение недостаточности механического детерминизма и необходимости вероятностной логики для понимания возникновения полезней ярко выразил И.В.Давыдовский 1962): «Почему миллионы людей лишь «носят» вирус полиомиелита, единицы или десятки болеют, а отдельные особи умирают? Что может здесь дать теория специфичности, решаемая с позиций вируса, как главной причины?... В самом организме должно быть внутреннее основание для таких изменений, то есть функциональная готовность».
В результате реакции на недостаточность однопричинной логики для объяснения новых открытий патологии, возникла концепция, по выражению А. Д. Адо, «прямо противоположная монокаузализму» — кондиционализм.
По этой доктрине, возникновение болезни это процесс, требующий одновременного или последовательного действия многих, равноправных условий, каждое из которых одинаково значимо и необходимо для заболевания.
Часть этих условий внешние, а часть — внутренние, входящие в понятие реактивности организма. Среди этих условий, согласно ортодоксальному кондиционализму, нет основания выделять причинный фактор. По М.Ферворну, сформулировавшему (1907) оригинальные основы этого учения в медицине, «понятие причины есть мистическое понятие», подлежащее изгнанию из точных наук.
Более мягкий вариант кондиционализма, разработанный Ф.Ганземанном (1912) отходит от тезиса об абсолютной равнозначности всех условий болезни и возвращается к вызывающим, способствующим и предрасполагающим условиям Авиценны, считая все эти кондиции необходимыми для возникновения болезни.
Еще более поздняя теория патогенных констелляций Н.Тенделоо (1913,1932) носит синтетический характер и содержит попытку объединения противоположных концепций. Алгебраическая сумма всех факторов риска и антириска, или патогенная внешняя констелляция складывается с внутренней констелляцией, понимаемой как индивидуальная реактивность. Результатом такого суммирования будет определенное «изменение энергии». Это изменение исполняет роль специфической причины, которая равна определенному действию. Если есть «Совпадение всех для определенного действия исполнившихся условий», то: «это действие наступает тогда заодно в тот же миг... каждому определенному изменению констелляции соответствует ... определенное действие, равное причине».
Теория патогенных констелляций — это синтез монокаузалистских представлений и положений кондиционализма. Данная попытка взаимно дополнить положения двух противоположных теорий получила название «каузализм» и имела этапное значение в общей этиологии. На ее основе сформировались синтетические концепции современной нозологии.
Полемизируя с ортодоксальным кондиционализмом, Е.М.Тареев метафорически уподоблял болезнь спектаклю, в котором есть заглавная роль и роли менее значимые, вплоть до эпизодических.
Если заболел актер, играющий второстепенного персонажа, например, второго могильщика в «Гамлете», то неповторимое своеобразие спектакля от замены, конечно, в какой-то степени, нарушится. Знаток-театрал заметит, что могильщик выглядит не так, как на предыдущем представлении и говорит не баритоном, а тенором. Но ни у кого не возникнет сомнения, что дают «Гамлета», а не «Отелло».
А вот если некому играть заглавную роль, то в этот вечер дадут «Отелло» вместо «Гамлета» — и даже неискушенный зритель заподозрит разницу, так как венецианский мавр и датский принц мало похожи друг на друга. Поэтому, не отрицая многообразия условий и индивидуальной вариации случаев той или иной болезни, практика признает существенно более важную роль причинного фактора по сравнению с условными для определения относительной диагностической специфичности болезни. [42]
Концепция кондиционализма в этиологии оказалась очень плодотворной. Крупнейшие патологи — С.С.Халатов, Н.Н.Аничков, В.А.Оппель, И.В.Давыдовский отдавали ей должное. Ряд понятий, с успехом используемых медициной и поныне, являются завоеваниями кондиционализма.
Кондиционализм впервые придал должное значение той роли, которую играет реактивность организма в возникновении болезни (см. ниже раздел «Реактивность организма»). Современная этиологическая доктрина признает, что реактивность и внешние условия могут отменить или ослабить действие причинного фактора, или же, наоборот, усилить его вплоть до порога болезни. Так, гипотермия значительно увеличивает резистентность организма к гипоксии. Вирус иммунодефицита человека вызывает апоптоз CD4-лимфоци-тов, ограничивая иммунологическую реактивность индивида, и, в результате, условно патогенные организмы, присутствие которых ранее не вызывало у человека болезни, провоцируют оппортунистические инфекции.
Признавая важнейшую роль реактивности и внешних условий в заболевании, в то же самое время нельзя не отнестись критически к тезису об абсолютной равнозначимости всех условий для возникновения болезни. Очевидно, что при наличии причинного фактора и определенных решающих для данного случая условий, болезнь развивается и в отсутствие других условий, которые, наоборот, могут быть существенными для иного случая той же болезни. Крупозная пневмония в одном случае связана в анамнезе пациента с переохлаждением, в другом — с ослаблением питания, но ее непременным причинным фактором всегда служит пневмококк (А.Д.Адо, В.В.Новицкий 1994).
Неоценимую помощь современной эпидемиологии оказывает понятие факторов риска и факторов антириска, заимствованное в кондиционализме. Поскольку выделяются факторы, повышающие вероятность и ускоряющие развитие данного заболевания (факторы риска) и факторы, понижающие его вероятность и тормозящие развитие (антириск-факторы), во многих случаях появляется возможность на основании статистико-эпидемиологических данных количественно оценить вклад различных факторов в развитие мультифакториального процесса.
Программа профилактики атеросклероза и его осложнений, осуществленная в 80-е годы в США не дала бы такого ошеломляющего результата (снижение за 10 лет заболеваемости инфарктом миокарда на 1/3!), если бы имела холестерин в качестве единственной мишени, а не распределяла средства пропорционально вкладу множества больших и малых факторов риска.
Экологический подход к этиологии болезней (Ж.Мей, 1958) и само понятие экологически обусловленных заболеваний могли сформироваться и получить широкое практическое признание только под влиянием здравых идей кондиционализма. В практике экологической медицины не редкость такие ситуации, когда суммация действия двух разных факторов внешней среды, каждый из которых в отдельности находится на допустимом допороговом уровне концентрации (активности), оказывает серьезное влияние на реактивность организма. Так, известно снижение резистентности дыхательной системы индивидов к бацилле Фридлендера под воздействием аэрополлютантов.
Отдельного обсуждения заслуживает спорный и практически важный вопрос о существовании полиэтиологических заболеваний, впервые поставленный кондиционализмом.
В советский период развития патофизиологии обсуждение проблем общей нозологии было искусственно привязано к «государственной философии» и ограничено рамками диалектического материализма. Исходя из положения о том, что данная причина при неизменных условиях всегда вызывает только [43] одно следствие, отечественные теоретики блестяще критиковали монокаузализм, но при рассмотрении проблемы полиэтиологических заболеваний вынуждены были делать шаг назад в его объятия (на наш взгляд, это происходило в результате подцензурности медицинской и, вообще, любой опубликованной мысли в ту эпоху).
На вопрос «Существуют ли болезни, для развития которых необходим более чем один причинный фактор?», — в учебниках всегда давался отрицательный ответ.
В руководствах по патофизиологии, изданных в советский период, порой отражено категорически негативное отношение к концепции полиэтиологических болезней. Иногда это выражается в наступательно эмоциональных фразах: так, в одном из учебников патофизиологии пятидесятых лет издания студент может найти сведения о полиэтиологических болезнях в разделе, клеймящем буржуазные «извращения» в общей нозологии.
Если же подойти к этому вопросу без эмоций и «наступательного духа», приходится признать, что он сложен и решается с учетом диалектики единичного и особенного, а последовательный диалектизм в этом вопросе совсем не исключает признания реальности плюрикаузальных патологических процессов.
Во-первых, многие элементы болезней, в частности, типовые патологические процессы по природе своей многопричинны, так как различные причинные факторы могут спровоцировать срабатывание заложенных в организме программ, «нажимая на одну и ту же кнопку». Примеры приводились выше, при рассмотрении понятия «типовой патологический процесс». Тем не менее, это — относительная полиэтиологичность, ибо флогогенный агент может быть различным у разных больных, но остается единственным причинным фактором в каждом конкретном случае.
Во-вторых, диагностическая специфичность болезни не абсолютна и нозологические единицы историчны. Сахарный диабет, который со времен папируса Эберса (1500 лет до н. э.) и до середины XX века рассматривался, как единая болезнь, оказался группой болезней с разной этиологией, различным патогенезом, осложнениями и даже весьма специфическим лечением — и был переквалифицирован в синдром. Когда мы настаиваем, что причинный фактор, в отличие от условий, определяет первичную диагностическую специфичность болезни — это вовсе не означает автоматически, что причина единственна для всех индивидов, квалифицированных как пациенты с данным заболеванием. Нельзя забывать об историзме диагнозов, относительности процесса клинического распознавания и о том, что случаи, рассматриваемые как одна болезнь, могут, в действительности, оказаться разными, хотя и похожими недугами с разным решающим патогенным фактором в анамнезе.
Болезни, как особенные единицы нозологии, безусловно, существуют объективно. Но особенное существует, согласно тому же диалектическому материализму, «только в единичном и через единичное. Нет дома вообще, есть отдельные домы». (В.И.Ленин). Следовательно, болезнь вообще, например, классическая язвенная болезнь желудка существует только на страницах учебников факультетских клинических дисциплин. В мире живут отдельные индивиды, имеющие этот диагноз. Если мы рассматриваем любого из них, то, конечно же, среди множества факторов риска у каждого имеется тот, который именно в данном случае оказался решающим и вызвал данный конкретный случай болезни. У одного больного это helicobacter, у другого — необычные по силе и длительности стрессы с неудачным исходом, а у третьего бактерии не обнаружены и стрессы в жизни присутствуют, но не отличаются экстраординарной интенсивностью, зато вы находите у него в анамнезе длительный прием повышенных доз салицилатов. Для каждого какой-то из факторов был важнее всех остальных. В лечении первого вы можете исключить стрессы и аспирин, применить успокаивающие — но радикального эффекта не будет, пока с помощью антибиотиков желудок не будет санирован. В лечении третьего не будет успеха, пока продолжается прием салицилатов и т.п. [44]
В каждом отдельном случае есть основания говорить о причине и об условиях. В каждом случае причинный фактор — тот, который наиболее прямо выводит на общее для всех случаев основное звено патогенеза — формирование хронического дефекта, проникающего в подслизистый слой желудка. Но это вовсе не значит, что причина у всех одинакова, впрочем, неодинакова и сама болезнь, хотя на данном этапе развития наших знаний о язвенной болезни разделять эти случаи на отдельные нозологические единицы, может быть, пока и нельзя. Такая полиэтиологичность относительна, ибо существует для болезни, как особенного, но на уровне единичных случаев причинный фактор у каждого больного один и определяет существенные черты того или иного случая болезни.
Признавая относительный полиэтиологизм болезней, И.В.Давыдовский писал: «Как правило, болезни человека не имеют в своем происхождении какой-то одной, для данной болезни специфической причины...».
Наконец, в-третьих, нельзя не отметить, что в эксперименте и в клинике зарегистрированы конкретные заболевания и патологические процессы, для осуществления которых у разных индивидов всегда равно необходимы два или более событий. Это уже абсолютная полиэтиологичность, на уровне единичного.
В современной онкологии доказан многошаговый (multistep) тип этиологии некоторых злокачественных опухолей. Так, ретинобластома, по Кнудсену, требует для своего возникновения двух независимых мутационных событий в одной клетке, причем одна из мутаций наследственна, а вторая приобретается. Колоректальная карцинома возникает из клона, являющего результатом четырех или даже пяти последовательных мутаций в разных частях генома одной и той же клетки, провоцируемых разными факторами (X. Корсмейер, 1994). При этом часть мутаций связана с блокадой действия антионкогенов, другие — с перемещением промоторов или экспрессией различных онкогенов.
При лечении алкоголизма антабусом и его аналогами лекарство изменяет реактивность организма, блокируя обычный путь метаболизма этилового спирта. На фоне этой терапии прием небольшой дозы алкоголя способен вызвать у пациента необычные патологические последствия, вплоть до сердечной недостаточности, так как алкоголь распадается иначе, Чем в отсутствие антабуса и дает высокотоксичные продукты. Легко заметить, что антабусно-алкогольная интоксикация имеет бинарную этиологию и не воспроизводится только алкоголем или только антабусом. [45]
Ганс Селье описал экспериментальную кальцифилаксию — обызвествление мезенхимальных тканей у подопытных животных в результате определенных воздействий. Оказалось, что кальцифилаксия может быть воспроизведена несколькими комбинациями факторов, которые не могут вызвать этот феномен по отдельности.
Для получения очагов кальцификации требовалось создать гипервитаминоз Д, насытить организм животного кальцием или иным аналогичным двухвалентным металлическим катионом и создать в тканях зоны повышенного аффинитета к кальцию путем дегрануляции тучных клеток, причем дегранулирующий сигнал мог быть различным. Автор постулировал, что ответ организма на стимул складывается из нескольких компонентов — повреждающего действия стимулятора, специфического ответа на стимул как сигнал, неспецифического компонента и отразил свои представления о полиэтиологических процессах в виде схемы (рис. 3).
Вышеприведённые факты клинической и экспериментальной патологии, на наш взгляд, убеждают, что плюрикаузальные процессы — реальность.
Заканчивая обсуждение синтетической концепции общей этиологии, необходимо прояснить соотношение понятий «причинный фактор болезни» и «причина болезни». Монокаузализм употребляет их как синонимы. Но существует классическая «апория А.П.Авцына» — то есть словесный парадокс, на котором заострил внимание известный патолог, полемизируя с такой постановкой вопроса и ловя оппонентов в логическую западню.
«Если причина болезни — некий фактор, — спрашивал он, — то что является причиной скорбута?». Напрашивается ответ: отсутствие витамина С. Но ведь отсутствие — это ноль, «зеро», ничего или пустое место. Как может пустое место быть причиной? Как материалист может считать его причиной? Несмотря на софистический характер, этому приему спора не откажешь в изяществе. Причиной авитаминозов Авцын называет «взаимодействие между организмом и диетой, лишенной определенного витамина». В русском языке слово «причина» происходит от глагола «причинять». Но причинение — это нечто двустороннее. Есть то, что причиняет и то, чему причиняют.
Обсуждая этот вопрос по существу, сошлемся на классическое положение диалектики: причина всегда есть процесс, это не действие, а взаимодействие (см. например, у Ф.Энгельса в «Анти-Дюринге»).
В одной из лучших монографий по общей нозологии, написанных в советский период развития патофизиологии, («Детерминизм и теория причинности в патологии», 1976), авторы (В.П.Петленко, и соавт.) подчеркивают, что причина любого патологического процесса или болезни всегда имеет две стороны.
Данная концепция настаивает на включении в процесс причинения первичного элемента организма, избирательно реагирующего на данный причинный фактор. Согласно этой точке зрения, в момент причинения происходит комплементарное взаимодействие патогенного агента с распознающим механизмом, а в ряде случаев — действие агента и элемента реактивности организма друг на друга, порождающее этиологические агенты второго порядка. "Причины вне взаимодействия нет" (Н.Н.Зайко, 1994).
Классику патофизиологии Гансу Селье принадлежит крылатое выражение: «Актон требует реактона». Под актоном подразумевается элементарное внешнее воздействие, патогенный фактор, который включает стереотипный комплементарный ответ («реактон») — то есть запрограммированный элемент реактивности. Под актоном можно понимать антиген, микроорганизм, яд, физический фактор и т.п.
Авторам кажется, что во многих случаях причина болезни может быть понята только как взаимодействие. Вирус краснухи, действуя на организм ребенка 6 лет, вызывает краснуху — характерное инфекционное заболевание [46] с мелкоточечной эритемной сыпью, лимфоцитозом, увеличением заушных лимфоузлов, повышением температуры. Тот же самый «актон», попадая в организм на стадии эмбриогенеза, никакой краснухи не провоцирует, а болезнь проявляется, в организме эмбриона между 3-й и 6-й неделями беременности, микрофтальмией, хориоретинитом, помутнением роговицы, пороками развития сердца и сосудов (синдром Грегга). При несколько более позднем взаимодействии актона с меняющимся реактоном картина данной эмбриопатии существенно меняется и включает микроцефалию и глухоту. При действии вируса на организм позднего плода нет ни краснухи, ни синдрома Грегга. Однако, при определенных особенностях реактона (в частности, при гаплотипе главного комплекса гистосовместимости, включающем гены DR3/DR4) закономерно возникает аутоиммунный инсулит панкреатических островков и ювенильный сахарный диабет в катамнезе. Очевидно, что один и тот же причинный фактор участвует во всех этих примерах в разном причинении, взаимодействует с разными реактонами и поэтому дает различные поражения. И.В.Давыдовский, рассматривая причину как взаимодействие, даже утверждал, что границы этиологии и патогенеза условны и вводил термин «этиопатогенез», который, впрочем, кажется не совсем корректным с гносеологической и дидактической точек зрения (см. с.29).
Ряд патофизиологов, в том числе А.Д.Адо (1985), признавая наличие взаимодействия причинного фактора и организма в акте причинения, справедливо отмечали, что существуют ситуации когда такое взаимодействие очевидно и, изменяя оба взаимодействующих элемента, порождает новый и существенный для возникновения болезни результат. Таково, например, возникновение вирус-индуцированных неоантигенов при взаимодействии нейровирусов и мозга.
Линию подобных примеров можно продолжить, включив в этот ряд ситуации, где причинение явно связано с комплементарным взаимодействием.
Низкомолекулярные гаптены, только взаимодействуя с биополимерами организма, порождают трехмерную конфигурацию, служащую мишенью для гаптенспецифического иммунного ответа. Экзогенные антигены, только образовав конгломерат с эндогенными антителами, могут стать причиной иммунокомплексных болезней в организме лиц с нарушенным клиренсом иммунных комплексов. В широком смысле, причиной инфекционной болезни является не микроб или вирус, а взаимодействие соответствующего возбудителя с определенными рецепторами организма. Иначе трудно объяснить, почему человек не болеет собачьей чумой или лошадиным энцефалитом или почему животные не болеют антропонозами. Иногда вирусы порождают у животных одно заболевание, а у людей — другое. Например, вирус мышиного энцефаломиокардита для человека диабетогенен.
Пенициллин способен выступить в качестве причины анафилактического шока только при наличии атопического «реактона» и т.д.
В то же время, если причинный фактор выступает не в качестве триггерного, а в роли активно действующего, выделять реактон и прослеживать момент взаимодействия в причинении бывает крайне трудно и, по мнению А.Д.Адо (1985), практически не нужно. В качестве примера автором приводится кинетоз.
Обсуждение концепции причинения как взаимодействия подводит нас вплотную к рассмотрению такого узлового понятия общепатологической теории, как реактивность организма.